Алексей Антонов
НАЕЗД НА ПАРИЖ
|
ЗА ТВОРЧЕСТВОМ ЕВГЕНИЯ КОРОТКИХ я слежу с 1991 года, с тех самых пор, как прочитал его шутовской роман "Черный театр лилипутов". Е. Коротких всегда непредсказуем в своих головокружительных фантазиях: никогда не знаешь, какая сторона жизни, какие "невыразимые контрасты бытия" попадут под его перо.
Вот и сейчас, в книге "Наезд на Париж", которая написана в соавторстве с популярным актером Александром Панкратовым-Черным, от головокружительных приключений в этом самом Париже российского казака Гришки Астахова просто кругом идет голова.
Правда, Париж почему-то у авторов вышел каким-то лубочным, каким-то глянцевым, какой-то фотоиллюстрацией из проспекта туристической фирмы средней руки: Аэропорт "Шарль ле Голль"… Елисейские Поля… Эйфелева башня, конечно же… Непременная "Мулен Руж"… Однако вскоре понимаешь, что так и должно быть, потому что город для Евгения Коротких и Панкратова-Черного — только знак.
Знак мечты. Знак юношеской любви. Знак зрелого разочарования. Больше всего авторов интересуют люди. А люди в этом странном Париже мало чем отличаются от наших с вами соотечественников. Хотя и выглядят они по-другому. Местные бандиты, например, крышуют Эйфелеву башню. Местные нищие так же побираются тысячей и одним способом. Местные женщины… Ну, впрочем, женщины — они везде женщины. Словом, в плане "человеческого фактора" особой разницы между цивилизованной "заграницей" и погрязшем в азиатчине Отечеством как-то не обнаруживается. Ведь люди, по Евгению Коротких, делятся не на "наших" и "ихних", а на хороших и плохих. Поэтому, должно быть, казак Гришка Астахов так легко находит общий язык с этими далекими парижанами. Люди для Е. Коротких и А. Панкратова-Черного — везде люди. Любовь и родство — везде любовь и родство. Дружба — везде дружба.
И потому, чем невероятнее приключения донского казака на берегах Сены, тем ближе эта Сена к родимому Дону-батюшке.
***
О чем бы ни писал Евгений Коротких, он всегда пишет о добре. Он — словно последний романтик, как бы удивленный ребенок, чудом уцелевший в нашей жесткой до жестокости литературе.
Поэтому особой красотой и добротой, прямо каким-то антикварным изяществом дышит его новогодняя (а я бы сказал — рождественская) сказка "Маленькая принцесса Нового Года". В этой светлой, невероятной, волшебной истории Евгений Коротких смело (но и удачно) соединяет, казалось бы, несоединимое.
Здесь рядом с отвратительными антикварами Изумрудовым и Васенькой существуют нежные и прекрасные сестры Вяземские. Рядом с отморозками Эдиком, Владом и Красавчиком — чистый и добрый мальчик Алеша. Рядом с настоящими бандитами доном Петриком и ультрамодной злодейкой м-ль Жасмин — благородные юноши Станислав и Фердинанд. Рядом с респектабельными бандитами-банкирами Садовским и Тишинским — волшебный рояль. Нельзя сказать, чтобы Евгений Коротких даже в рождественской сказке мало внимания уделяет "свинцовым мерзостям жизни". Уделяет. Еще как уделяет. Но зло у него получается хотя и жизненным, но совсем не страшным, потому что добро все-таки всегда сильнее. В это, может быть, вопреки окружающей нас жизни, свято верит сказочник Евгений Коротких и каким-то образом передает свою детскую веру нам, усталым и циничным его читателям. И в финале (как это и заведено в финалах произведений подобного жанра) сбываются самые несбыточные мечты и желания героев (и, замечу, автора).
Добрые красавицы выходят замуж за прекрасных принцев. Бедняки находят клады.
Сгинувшие без вести капитаны возвращаются домой, где их ждут верные жены и любящие дети. Те, кто жил жадностью и жестокостью — купаются в любви.
Скупцы впадают в благотворительность. А современная Золушка в золотой карете едет на новогодний бал в Зимний дворец, чтобы стать там принцессой.
И мы верим. Наверное, потому, что очень уж хочется верить.
***
Особый интерес для меня в этой книге представляет заключающий ее триллер (или — психологический детектив, как назвал его сам автор) "Обаятельный убийца". Дело в том, что этот текст я прочитал наиболее заинтересованно. И вот почему...
Но чтобы объяснить это, нужно вернуться к беспечным временам нашей относительной молодости и абсолютной неприкаянности. Много лет назад, в летнем кафе у стен Ленинской библиотеки (и то и другое обстоятельства мне кажутся в равной степени символичными) между третьей и, если не ошибаюсь, шестой бутылкою пива я, подобно А. С. Пушкину, великодушно и щедро подарил Евгению Коротких, выступавшему в тот момент в роли Н. В. Гоголя, некий детективный сюжет. Евгений Коротких подарок принял, но воспользоваться им не спешил. Шли годы. И, как стало понятно только сейчас, они прошли не зря.
Евгений Коротких долго и трепетно сюжет этот вынашивал, лелеял, растил и пестовал. И вот — его, а в какой-то степени и мое детище передо мною. Но что сделал Евгений Коротких? Куда повел и куда завел его в данном случае его свободный ум?
Возможно, в порыве благодарности, а возможно из каких-то иных побуждений, он сделал одним из главных героев этого леденящего душу триллера человека неглупого, человека в очках, человека не чуждого бутылке, человека, родившегося у моря, человека по профессии "литературовед", человека хоть без имени, но зато по фамилии Антонов — то есть, практически меня.
Таким образом, в истории литературной критики создалась совершенно неординарная ситуация. Я сижу и читаю "Обаятельного убийцу" как критик.
Но — Я читаю его как читатель. Я читаю его как автор идеи. Я читаю его как персонаж. А ведь это все равно, что заставить Шерлока Холмса и доктора Ватсона писать рецензию на "Собаку Баскервилей", или представить Родиона Романовича Раскольникова в качестве автора диссертации по "Преступлению и наказанию", а Порфирия Петровича — в качестве его оппонента.
Вот в этом весь Евгений Коротких — литературный хулиган и хулиганствующий литератор. Согласитесь, если постоянно натыкаешься в тексте на собственную фамилию, если видишь себя постоянно пьяным, постоянно нарушающим элементарные нормы общежития, если сначала тебе разбивают очки и чуть не выдавливают глаза, потом сравнивают с землею твой родимый дом и наконец отрезают ухо — это как-то отвлекает от холодного и беспристрастного литературно-критического анализа текста.
Согласитесь также, что когда постоянно сравниваешь свое представление о сюжете с тем, что сделал из него другой, пусть даже и симпатичный тебе автор (и если сравнения эти далеко не всегда в твою пользу) — то тут тоже не до объективности.
Это ведь все равно что представить Саксона Грамматика читающим шекспировского "Гамлета" или А. П. Чехова, пришедшего на акунинскую "Чайку".
Согласитесь и в третий раз, что если события в книге развиваются со скоростью "Шаттла", если горы трупов на ее страницах растут в геометрической прогрессии, если одновременно ведется несколько параллельных расследований, если подозрения падают чуть ли не на всех действующих лиц (и даже на каких-то неведомых инопланетян) — легко забыть о благородной роли вдумчивого критика и превратиться в обыкновенного малокультурного и масскультурного лоха, который, уткнувшись в потрепанный покет-бук, давным-давно уже проехал свою станцию, не услышал ни объявления, что поезд дальше не идет, ни просьбы освободить вагоны и вот, изъятый с нагретого сидения бдительной милицейской рукой, растерянно озирает знать-не-знаемую ему конечную.
Тут как не вспомнить классический образ Шурика из гайдаевской "Операции "Ы", а вернее — из других его приключений. Или Некрасова с Григоровичем, решивших как-то перед ужином на пробу и на скорую руку просмотреть пять страниц рукописи "Бедных людей" Достоевского, а в итоге на заре следующего дня, не ужинавши, в слезах восторга, будивших Белинского криками "Новый Гоголь родился!"
Вот сколько слоев восприятия художественного текста пришлось снять автору этих строк, чтобы докопаться до собственно критических глубин. А когда, увлекаясь и сопереживая, поражаясь и, чего уж греха таить, завидуя мастерству интриги, наслаждаясь колоритностью персонажей, гадая, кто же здесь убийца, и тут же ошибаясь в своих предположениях, я перевернул последнюю страницу, то с ужасом понял, что как критику мне нечего сказать, кроме того, что в мир явился новый детектив: Умный. Веселый. Грустный. Страшный. Загадочный. Добрый.
Тут хочешь — не хочешь, а вспомнишь Ивана Александровича Гончарова, начавшего читать "Мертвые души" строгим цензором, а закончившего это чтение обыкновенным щенячьим восторгом…
Но довольно! Пришла пора получать удовольствие от чтения новой книги Е. Коротких и А. Панкратова-Черного под общим названием "Наезд на Париж", в которую вошли и комедия, и новогодняя сказка по мотивам рассказа великого князя Константина Романова "Петербургская сказка", и триллер по идеи Алексея Антонова.
|
|