ПОЗНАНИЕ РАЗУМОМ ДУШИ
Отрывок из книги Георгия Бальяна "У каждого своя правда" |
Уважение к минувшему —
вот черта, отличающая
образованность от дикости.
А.С.Пушкин
19 января 2006 года. Юбилейная дата в жизни советского народа. В этот день исполняется 95 лет со дня рождения АНАТОЛИЯ ВЛАДИМИРОВИЧА СОФРОНОВА. Его нет среди нас — живущих. Но есть "верстовой столб" в духовной истории советской цивилизации, идущий из прошлого в будущее. Поверяя себя прошлым, настоящее познает себя.
Анатолий Владимирович Софронов — масштабная, историческая личность, выкованная в борьбе идеологий, партий, систем. Давать оценку истории невозможно. Её можно познавать на основе фактов…
С драматургией писателя я был знаком. В театре Моссовета шли его пьесы "Московский характер", "Миллион за улыбку", в Вахтанговском — "Стряпуха". Их сюжет был сродни самой жизни. Играли прекрасные, любимые народом актеры, играли с удовольствием: без наигранности и фальши. Зритель это чувствовал, поэтому спектакли шли с аншлагами.
В мой художественный мир Софронов вошел своим романом в стихах "В глубь времени" и поразил искренностью. Его поэтический слог был прям и безыскусен. Слова о Родине, о войне были лишены "фанфарной пошлости". А в исповедальной строке: "…Как труден путь, когда нельзя с него свернуть" я узрел жизненный подвиг самого героя.
Встреча не разочаровала. Анатолий Владимирович поразил своей натуральностью. В нем была заданность: в жизни, как и в творчестве, оставаться самим собой.
Сочувствие и соучастие — качества характера писателя Софронова. В его квартире всегда можно было увидеть "ходоков". Софронов — это скорая, действенная помощь, от слова мощь. Софронов — это всегда шанс. Журнал "Огонек" стал путевкой в большую литературу для многих писателей. Его поэтические строки: "И от меня в траве густой \ Немало стригунков повырастало" имеют реальную жизненную основу.
Я никогда не слышал из уст Анатолия Владимировича критики собрата по перу. На книжных полках его кабинета столько книг с благодарственными надписями, что из них можно составить не один том.
В предисловии к книге палестинского поэта Муина Бсису Анатолий Владимирович обращается: "Друг мой и брат!". Это от щедрости души.
Однажды я поделился с Анатолием Владимировичем творческими планами. Андрей Вознесенский опубликовал гениальную повесть "Мне 14 лет". И я решил на основе этих пронзительных воспоминаний сделать литературный спектакль о жизни и творчестве Бориса Леонидовича Пастернака.
Софронов воодушевился:
— Пастернак! Прекрасный поэт. Его "Доктор Живаго" — это интеллигентский "Тихий Дон". Я видел Бориса Леонидовича на писательской конференции во время войны. Его "долбали" собратья по перу. Я подошел к нему во время перерыва и предложил съездить корреспондентом на фронт. В его стихах не было времени. Помните: " какое тысячелетье на дворе?" — это Пастернак. Поэт вечности. Он чист как ребенок. И Борис Леонидович поехал на фронт… Я знаком с его выступлением на Первом Всесоюзном съезде советских писателей в 1934 году. Он поэзию определил "как язык органического факта с живыми последствиями". Пастернак творил действительность, и, как творец, знал несовершенство человеческой природы.
Софронов положил передо мной текст выступления Бориса Пастернака. Последний абзац был выделен. Я углубился в чтение: "Если кому-нибудь из нас улыбнется счастье, будем зажиточными, товарищи, но да минует нас опустошающее человека богатство… "Не жертвуйте лицом ради положения", скажу я… При огромном тепле, которым окружает нас народ и государство, слишком велика опасность стать социалистическим сановником. Подальше от этой ласки… но во имя большой и дельной, и плодотворной любви к родине и нынешним величайшим ее людям…"
— Ну, как! Сильно сказано, — спросил Софронов, — и я про то же. А вот еще, — он протянул мне еще один текст: "… никогда не понимал я свободы как увольнения от долга… Никогда не представлял ее себе как вещь, которую можно добыть или выпросить у другого… Нет на свете силы, которая могла бы мне дать свободу, если я не располагал уже ею в зачатке и если не возьму ее сам, не у Бога или начальника, а из воздуха и у будущего, из земли и из самого себя, в виде доброты и мужества и полновесной производительности, в виде независимости от слабости и посторонних расчетов. Так представляю я себе и социалистическую свободу".
— И это Борис Леонидович Пастернак!
Я тогда сделал для себя вывод: Софронов и Пастернак. Этих двух писателей объединяет одно — они оба служат высшим интересам общества: "Чем больше будет счастья на земле, тем легче будет быть художником" (Пастернак).
— А вы знаете, продолжал Софронов. Ведь на заседании Правления Союза писателей против исключения Бориса Пастернака из Союза выступили Александр Твардовский, Николай Грибачев и я. Твардовский вообще встал и вышел, сказав, что он не будет участвовать в этом деле.
Меня новость ошеломила. Накануне я был у Сергея Михайловича Балашова, и он демонстрировал аудиозапись исключения Пастернака из Союза. Там был голос Софронова. Но я промолчал.
Позже, при встрече с сыном Бориса Леонидовича Пастернака — Евгением, я поведал ему эту историю. И был очень удивлен. Евгений Борисович был знаком с этим фактом..
Перед концертом, посвященном творчеству Пастернака, в котором принимали участие и Евгений Пастернак и Андрей Вознесенский, я поделился своим историческим открытием о Твардовском, Грибачеве, и Софронове с Андреем Андреевичем. Он был невозмутим. Но, выйдя на сцену, в своей пламенной речи поэт обрушился на Софронова: "Этот бандит, Софронов!"
Я не понял. И не хочу понимать. Мне одинаково дороги и Пастернак, и Софронов, и Вознесенский.
Помнится, как обрушились на главного редактора, когда "Огонек" опубликовал материалы из жизни Маяковского, и начертал в судьбе поэта еще одно действующее лицо — Татьяну Яковлеву. На вечере в музее Маяковского на Лубянке из зала поступали записки с упреками: "Как Вы могли…". А Софронов смог. Смог, потому что и эта была правда жизни.
Меня же поражала в Софронове отзывчивость. Это его природный дар. По себе знаю, как важно, когда в минуты превратностей судьбы, появляется человек, для которого твоя боль становится его болью, твоя проблема — его проблемой. Таким был Анатолий Владимирович в жизни художников Ильи Глазунова, Александра Шилова, Андрея Соколова. Это только имена тех, кого знаю я. А Святослав Федоров! Он послужил прототипом героя пьесы Анатолия Софронова "Катаракта".
Своей пьесой "Карьера Бекетова", написанной в 1949 году, Софронов ударил, по опасному врагу государства российского — чиновничеству. Пьесу сняли. Тираж "Нового мира", где она печаталась, Лаврентий Павлович Берия изъял даже из библиотек.
Софроновский "Огонек" первым издал многотомник запрещенного Есенина, поддержал опальных писателей, к примеру, Василия Захарченко, Сергея Воронина. Вернул России имя самого русского из всех русских художников России, в картинах которого живет национальный дух народа, имя Рериха…
И никто не подозревал, что за каждой подобной публикацией следовал телефонный звонок "вертушки". Многие твердят: он был угоден власти. Я утверждаю, что Софронов был боец. Война, ранение научили его любить, ценить жизнь и бороться. За идеалы! За конкретного человека! Власть вынуждена была считаться с ним.
В памяти киноконцертный зал "Октябрь". Совместно с Тамарой Степановной Новацкой, художественным руководителем Москонцерта, мы проводим творческий вечер поэта, поэта-песенника, драматурга, публициста, общественного деятеля Анатолия Софронова под названием "Любовь моя, Россия". Ведущая — диктор Всесоюзного радио и телевидения, народная артистка СССР — Светлана Моргунова объявляет: "Выступает народный артист СССР Николай Сличенко". Он выбегает и, падая, распластавшись, "плывет" по зеркалу сцены. Зал аха-ет. Артист, поднявшись, медленно подходит к микрофону и, обращаясь к писателю, сидящему в первом ряду, с чарующей улыбкой, произносит: "Анатолий Владимирович! С вами даже падать приятно". И — продолжительные аплодисменты. Помню застенчивую улыбку Софронова.
Сегодня мне хочется назвать Анатолия Владимировича: друг мой и брат! Я помню, как на нашей скромной даче мы коротали вечера. Стояла поздняя осень. Осень была и в его сердце. Лишь немногие остались верны дружбе. Но он не осудил предавших.
А потом был Новый год в Центральном Доме литераторов. На импровизированную сцену вышла Эвелина Сергеевна, и исполнила песню на стихи мужа. Какой-то негодяй прислал непристойную записку. Теперь они смели! Но Софронов был выше.
За соседним столиком расположились чета Кобзонов и Борис Брунов с супругой. Народный артист СССР Иосиф Кобзон был одним из лучших исполнителей песен Софронова. К его чести, Иосиф Давидович всегда подчеркнуто уважительно относился к писателю. Сердечно, эмоционально поздравляла с Новым годом Римма Казакова. Неожиданно к столику подошел актер Казаков Михаил, и благодарил Анатолия Владимировича. Я удивился, Софронов ответил: " Я подписывал письмо в защиту его отца…".
Друг мой и брат! Твоя жизнь должна была быть другой. Сын представителя правосудия ты не должен был начинать свой трудовой путь чернорабочим, подручным слесаря, фрезеровщиком. Но Советская власть расстреляла твоего отца как "врага народа". И ты достойно прошел этот трудный путь. Ты не мстил и не ненавидел. Ты был милосерден. Простил тех, кто обездолил тебя. Ты верно и преданно служил отчизне по имени Союз Советских Социалистических Республик. Ты возлюбил простой народ.
В памяти моей всплывают строки, написанные тобой в 1956 году:
Когда-нибудь, когда и нас не будет,
Когда я никого уже не позову, —
Потомки нас со временем рассудят
И всё увидят словно наяву.
Они поймут, что было нам дороже
Любовь к земле иль ложь и клевета?
Пусть горько нам сейчас и холодно до дрожи,
И бесконечно эта маята.
Все мы пройдем — насмешки и презренье.
И ненависть открытую пройдем.
Так раздвоилось наше поколенье:
В одном дому — мечта не об одном…
Ты был честен. "Честен — с позиции класса", который тебя воспитал. Вышедший из ада войны, ты оставался солдатом всю свою жизнь.
|
|