|
Пётр ПРОСКУРИН
ПОСТИЖЕНИЕ ВЕКА
Рождались и умирали люди, вспыхивали войны и революции; время от времени
народные массы выходили из своих привычных берегов, и тогда отдельная
человеческая судьба, даже самая беззащитная и незаметная, раскрывала в себе
всю ярость и противоречивость бытия…
В этот век степь по весне также буйно охватывалась таинственной жизнью трав,
а в донских зелёных глубинах ошалело бились просыпавшиеся от зимней спячки
сазаны; свершался извечный круговорот жизни и смерти, но для природы, для
бытия уход одного и приход другого никогда не был трагедией. А лишь
закономерным ритмом мироздания, его гармонией, с изначально заложенной в ней
цикличностью сменяемости.
Художник, призванный бесстрашно отразить свой век в его глазных болевых
проявлениях, рождается крайне редко; он вызревает и развивается по своим,
каким-то совершенно особым законам; вдруг появляется в жизни вроде бы ни с
того ни с сего, в общем-то, вроде бы мало чем отличающийся от других паренёк
по имени Михаил Шолохов; но в том и суть, что в нём уже присутствует
таинственное нечто, призванное со временем постигнуть и выразить душу своего
народа, народа со сложной историей и судьбой. Шолохов во всей своей
трагедийности появился именно потому, что созрела сама душа народа в желании
осознать себя и свой путь в один из самых ответственных моментов истории. И
созрела она, эта непостижимая душа, не от благополучия и пресыщения, а от
развёрзшихся путей в неведомое, от раскинувшихся перед ней девственных
материков строительства — грандиозного, небывалого и неведомого, всё должно
было постигаться в процессе.
И вот на изломе истории явился Григорий Мелехов — образ удивительной
теплоты, человечности и контрастов, образ, в котором художник со всем
присущим таланту прозрением сталкивает стихийное народное начало и
необходимость осмысливания иных социальных горизонтов, сталкивает две эпохи:
одну — проросшую в толщу тысячелетий, и вторую — несущую в себе младенческое
зерно, правда, с бесконечным потенциалом развития, тем самым
предопределившим ожесточённость столкновения и предстоящей борьбы. И этот
образ, несмотря на свою эпичность, вовсе не отлитая в бронзу фигура,
лишённая дальнейшего движения, — тем и удивителен Григорий Мелехов, что он,
как и сама жизнь, таит в себе дальнейшую возможность духовного развития;
художник не перечёркивает уже состоявшиеся достижения, а тщательно и
терпеливо рассматривает, как на древнем стволе, уходящем своими мощными
корнями в толщу эпох, проклёвывается и начинает бурно развиваться новый
побег, как одни и те же соки земли дают совершенно иные, никому не
встречавшиеся досель, оттого и притягивающие и пугающие плоды. Что ж, вновь
происходит вполне закономерная смена более низшей формы высшей, но мудрость
художника именно в том и состоит, чтобы отразить жизнь человека неотъемлемо
от хода времени, во всей полноте бытия.
Вровень с образом Григория Мелехова, вошедшим в бессмертный ряд образов
мировой литературы, встали образы Аксиньи и дела Щукаря — образы, в которых
с огромной созидающей силой, разумеется. В каждом по-разному, преломилось
трагическое звучание эпохи.
Есть и ещё один образ, без которого нельзя было бы говорить о Шолохове, как
о художнике огромного эпического звучания, — это образ народа в его
творчестве, многослойного, разноголосого и — устремлённого в будущее;
Шолохов создал неповторимый образ народа как стихии, вечно обновляющейся. На
этих примерах видно, что такие художники, как Шолохов, мало зависят от
обычного суетного суда современников; помимо своей воли они исполняют идею,
вложенную в них самим народом; им нельзя ни льстить, ни завидовать, они сами
свой суд и своё наказание. Всю меру собственного мученического суда прошли
каждый в свой час Гоголь, Достоевский, Толстой, Лесков; двадцатый век в
русской прозе ознаменован присутствием Шолохова, всегда несущего в своём
творчестве свет народной души и щедро засевающего родную землю, не раз
оскудевавшую, выветривавшуюся в результате невиданных потрясений и бурь,
поднимавшихся и внутри России по вечному ходу развития жизни, но чаще
налетавших из-за кордонов и чужих морей, — засевающий эту, бывало,
изнемогавшую землю верой в силу и конечную правоту народа, указывающий на
глубины народного бытия, где единственно возможно обрести спасение и
прозрение — Шолохов призван самой душой народа и в своём творческом
самосожжении не принадлежит сам себе. Душа каждого такого художника —
результат долгого исторического пути народа, здесь не может быть
прямолинейных мерок и суждений, и хотя о Шолохове много сказано,
всеобъемлющая оценка явлений такого порядка за будущим, часто необозримо
далёким. Потому что жизнь каждого отдельного человека, часто не выходящего в
поступках и в мыслях за рамки необходимого, не может вместить в себя и хотя
бы в малой части осмыслить результат целых исторических эпох, переполненных
глобальными конфликтами, раздирающими противоречиями и потрясениями; явление
таких художников — грозный знак и предупреждение. Призыв взглянуть не только
далеко окрест, но и в самого себя и глубоко задуматься…
Буйно идёт по Дону май, в разноцветье донская степь, и уже отзвучали первые
грозы, пролились на землю тёплые, плодоносящие дожди. Неостановима лавина
жизни, и из самих глубин встречают нас и провожают непрощающие глаза
призванного художника; сила горькая и целительная, не только врачующая душу
человека, но организующая суть души народа.
Полыхает на земле тихим буйством ещё одна весна, родился Шолохов.
Обсудить
на форуме.
|