17 (2004 г.) Владимир Гусев.

Вл. ГУСЕВ

Вл. ГУСЕВ

ОСЕТИЯ

В машине возникла перепалка на тему, кто же забыл картошку.

Как обычно после перепалки, осталось раздражение и непонимание того, как это нынче люди вообще-то могут "общаться" друг с другом. Общаться нечем, кроме злобы.

— Остановите у Мансурова.

Машина остановилась; я вышел и пошёл в магазинчик.

Сыпал тот дождь, который, ну, хуже всего. Не сильный и не слабый, он вызывал чувство, что дождь будет всегда и в конце концов дышать будет нечем. Всё было серо. Конечно же, не всё было серо; листва и травы были зелёные или лишь чуть вялые, вывеска на магазине была эдак непристойно оранжева, машины стояли голубые и "вишнёвые" и так далее; но серое небо и серо-чёрный асфальт давали тон.

Дождь "шпарил", шпарил. Он, да, и не шпарил, а шёл, но был… такой.

Я вошёл.

Несколько человек в рабочих одеждах, облокотившись на прилавок и на какие-то тележные весы, смотрели в телевизор; его экран опять-таки празднично выделялся и сверкал в унылой серо-чёрной (несмотря на обилие разноцветных разносолов в витринах) обстановке.

Телевизор взволнованно лопотал, в телевизоре было всё то же: эта серо-красная кирпичная "школа №1" приземистая, бежали люди, несли в охапках полуголых детей. Дети вроде и не смотрелись несчастными, но безвольно обвисали, понимая, что их надо нести, что идти им нельзя. Кряхтел на многих колёсах БТР, мелькали камуфляжи и автоматы, поднятые дулом вверх, но палец на спуске.

Люди оглянулись на меня и вяло отвернулись, снова к телевизору.

В магазинчике, как оно водится, было всё кроме того что надо; картошки не было.

Я вышел на крыльцо и огляделся.

Поодаль светлела (!) "палатка" под тентиком, продуваемая и промываемая в обе стороны; явно овощная.

Я подошёл.

Картошка так себе, но есть.

Я взглянул на продавщицу.

Это была молодая кавказка — не знаю уж, осетинка ли, чеченка; кто их "конкретно" разберёт, этих подмосковных кавказцев. "Лиц кавказской национальности".

Путаясь в каких-то антидождевых приспособлениях на плечах, она с понурой улыбкой смотрела на меня.

Очереди не было: картошку и прочие перцы кто хотел, купил заранее, кто не хотел, ждал уж собственного участка: "Там есть". Да и дождь.

— Мне два килограмма картошки, — сказал я отчуждённо.

— А… два… два килограмма, — вдруг засуетилась, замелькала пальцами в перчатках без пальцев эта девица. — Сейчас… два килограмма…

И вдруг мы оба как-то приостановились во взглядах и посмотрели друг на друга.

Она улыбалась и криво и обрадованно. Обрадованно общению.

И снова сильнее скривилась.

Мы грустно посмотрели — и продолжили своё: я — расправляя пакет, она — высыпая картошку.

— Двадцать… четыре. Двадцать четыре рубля, — сказала она с неловкой вежливостью.

Я достал из кошля две бумажки и из "бокового" — мелочь: "без сдачи". Нечего тут…

Мы ещё раз посмотрели.

— Спасибо, — сказал я хмуро.

— Пожал-ста… пожал-ста…

Я отошёл.

Дождь лил, лил.

На душе было грустно; да, грустно именно.

Другие чувства как-то отупели на этот момент…

4 сентября 2004.

Обсудить на форуме.