|
Николай ПОЛИВИН
Мои детство и юность неразрывно связаны с романтикой бескрайних
прикаспийских степей, усеянных сотнями доверчивых речушек и блюдцами
таинственных озер, на которые улыбчиво поглядывало высокое картинно-яркое
небо, под охраной крылатого ястребиного войска. Ястребы выписывали широкие
круги, уверяя нас, мальчишек и девчонок, в незыблемости мироздания, в
величии нашей благодатной России.
А каменные бабы на курганах нашептывали нам об ушедших временах, о казачьих
походах в дальние дали, о бунтах во имя торжества справедливости и порядка
даже на пограничных землях Руси.
Казачьи отряды и крылатое ястребиное воинство в небе уверяли нас, что так
было, есть и будет всегда!..
Хочется надеяться и верить в это...
ВОСКРЕСНУВШАЯ НОЧЬ
Валентину СОРОКИНУ
За окошком луна, как девица несмелая,
звездной тропкой гуляет среди облаков...
В тридцать лет мы флиртуем,
слегка очумелые,
с красотой, что якшается с водкой легко!
У граненых стаканов тяжелые донца,
пляшет хитрый Челябинск,
как будто не пьян.
Мы читаем стихи, напоенные солнцем,
про зеленые травы и высокий бурьян.
Где-то здесь, а быть может,
немного в сторонке,
окосевшее небо ладошкой креня,
флиртовала с тобой заводская девчонка,
по-кошачьи игриво глядя на меня.
Ты с ней с детства знаком —
у печей кочегарил,
сталь учился варить,
бились с немцем когда...
Потому-то за ней я тогда приударил:
по колено моря,
в жилах кровь — не вода!
Сталевар с моряком
в главном очень похожи:
те же выверты, та же влюбленности ярь!
Мы замкнули бы круг —
не возникни прохожий —
комсомольский вожак —
удалой секретарь!
Он событий блокнот на другую страничку
повернул необидно, душевный мужик...
Знал Челябинск крутой
и любил Поляничку,
с разворотом российским,
без клейких интриг.
Заходила гармонь, круто выгнувши спину.
Будто пахарь над телом уставшей сохи…
Поляничка хмельно
подмигнул Валентину,
а потом попросил нас:
"Гоните стихи!"
Мы читали взахлеб про уральские зори
и про то, как в кострищах сгорает беда...
И про сталь, и про злое Каспийское море,
что уносит порой корабли в никуда!
Край земли мы с тобою из звезд изваяли,
из поющих о счастье российских картин...
И об этом сегодня грохочут рояли
и с тобой снова молоды мы, Валентин!
СИЖУ В ПИВНУШКЕ
Сижу в пивнушке с мудрым Блоком,
таким таинственно-святым.
А ночь косит цыганским оком,
вселенской злобой налитым.
И снег на скользких тротуарах.
Размыты бельма фонарей...
Рыдают пьяные гитары
о буйстве вздыбленных морей —
эстрадный мир вертлявой лодкой
шатает Двадцать первый век...
Что мне откроет ныне кроткий,
такой печальный человек?!
Не избежать нам вечных драчек
и не отмыться от тоски...
Плутает хитрая удача
по склизи смерзшейся реки...
У Лилипутов Гулливерам
не сбросить пут — лежать в плену.
Нам остается пить за Веру,
что не пойдет страна ко дну.
Что Бог простит все наши блуда, —
даст укорот любой змее...
И будут мерзкие Иуды
висеть в фонарной толчее!
И, столковавшись с вещим роком,
соскочим с дьявольской оси!
...Сижу в пивнушке с мудрым Блоком
в раздумьях о святой Руси!
ИЗ НЕЗДЕШНИХ ШИРОТ
Ну и сон?! Это просто шальное явление:
из нездешних, неведомых людям широт,
прославляя строителя русского, гения,
подплывает к причальной стене
пароход.
Белизною кают неумытых он дразнит:
"Диктатура!" — поет мне сиянье колес...
В сложной жизни моей это —
праздник так праздник! —
все здесь слажено прочно,
навечно, всерьез!
И труба с пояском,
мачта с гафелем… круто
утверждают,
что жив мой буксир и здоров!
Снова баржи таскать
по нелегким маршрутам —
хоть по минному полю — сердяга готов.
Как воскреснуть он смог,
избежав переплавки?!
Снова давит фасон огневой ухажёр.
Тронул дали баском:
это, мол, для затравки, —
подавайте транзитный скорей коридор!
Нефть нужна позарез
нашей грустной державе,
чтобы сбросить с Руси
перестроечный стресс...
Пусть Гайдары валяются
в сточной канаве,
пароход мой геройский
для дела воскрес!
Крутит вальсы дымок,
перемешанный с сажей,
это — так...
От избытка и планов, и сил...
Боцман — крепкий усач —
приказал экипажу,
чтобы каждый отчаянней
штормы месил!
Каспий — это тебе
не для бездарей ванна,
не озерце у дачки — аж в три этажа!
Караваны к причалам плывут,
караваны,
лепту мощную в стройки
добавить спеша!
Как красив мой буксир —
всюду светится глянец!
Плицы воду таранят —
ну, чем не ножи?!
Из манильского троса
состряпанный кранец
тем же боцманом гордо до срока лежит.
В чьем-то толстом портфеле
корёжатся справки
непонятных декретов:
"Мол, деньги коси!"
"Диктатура" идет —
удрала с переплавки,
чтобы старый порядок расцвел на Руси!
СЛАВЯНСКАЯ ПАМЯТЬ
Каспийских небес бесподобная синь,
как вспомню о ней —
так морозец по коже!
Ах, удаль степная: чебрец да полынь,
и песни дорог, и глаза осьминожьи
соленых озер!.. А седые холмы
мне шепчут
про дикий разгул Чингиз-хана...
Славянская память слагает псалмы
отчаянным русичам-капитанам,
рожденным на этой просторной земле,
где даже мечтам беспредельным
не тесно!
Пусть волчьи глаза полыхают во мгле
осколками звездными кары небесной!..
За что эта кара?! О коей никто
не держит в душе
даже крошечной меты!..
Рождает Вселенная цирк Шапито,
где клоуны правят и ловят кометы!
Здесь все мы — пираты и злобных рабов
ломаем, давая от казни отсрочку...
А в небе бездонном круги ястребов
на чем-то великом поставили точку!
* * *
Л.К.
Звезд негасимые свечи
в небе полночном зажгли...
Мне положили на плечи
судьбы родимой земли.
Самое в жизни заветное
нежат во тьме огоньки...
Счастье мое семицветное
бродит у сонной реки.
Счастья вселенского чашу
я охраню от невежд...
Яркие радуги пляшут
неугасимых надежд!
ДОРОГА К СЧАСТЬЮ
На гнилых кораблях уплывают эпохи,
в сонных водах
резвятся стада тюленят...
И Луна засыпает под "ахи" и "охи",
и мурлыканье юных пушистых котят.
Вот и вся тут ПОЭТИКА
наших познаний,
вот и вся тут ЭКЛЕКТИКА
мудрых начал...
Синеглазая девочка в древней Рязани
полюбила залётного скрипача.
Горбоносый и хилый,
в засаленном фраке,
в ресторане пиликает, чуточку пьян.
А за окнами тягостно воют собаки
и рыдает в саду одинокий баян.
Над глазами ее удивляются брови,
и поют на плечах кудри рыжих волос...
Как ей справиться
с этой незваной любовью,
если с вещим гаданьем
все точно сбылось??
Что ей делать с горячим
доверчивым сердцем,
коль не видит изъянов она скрипача?!
В колдовские миры
распахнулася дверца
и к распятию манит венчанья свеча...
И старается хор, выводя "аллилуйя" —
сладкий сон
для поверивших в счастье невест...
Уберечь от ошибки ее не смогу я,
если сам стойко верю и в слово,
и в крест!
Крест Господень!..
И пусть уплывают эпохи,
и неверьем разбиты рули корабля!
Из души время выполет чертополохи
и очистятся воды, а наша земля
мир омытый увидит иными глазами
и оценит удары святого меча...
И влюбленная девочка
в древней Рязани
Сбросит липкую руку фигляра с плеча!
ОТКРЫТИЕ
Времена наступают все круче,
оголтело кричит тишина…
Ошалел Америго Веспуччи —
даль непознанная видна.
Океан — лишь большая реторта,
где бушует опасный состав...
Берега — на куличках у черта! —
встали кущей деревьев и трав...
Кораблям порт спасительный снится,
притулиться бы к мощной стене!
Очень хочется флорентийцу
отдышаться в святой тишине.
Только где она — эта "святость"?!
Золотой лихорадкой звеня,
гасит грубо надежду и радость
оборзевшая матросня!
Им подай то, что может лишь сниться
одичавшему мужичью:
Баб коричневые ягодицы
все прекрасное сводят к нулю...
От костров к небу тянутся жала:
Континент это? Архипелаг?!
Новый Свет рвет из ножен кинжалы...
Треск мушкетов... И выплески шпаг...
Дикари на индейцев похожи,
крыши хижин из листьев видны...
И пылают наколки на коже,
по-русалочьи зелены!
В новый Свет хлынут новые рати —
у Европы к открытиям зуд!
И потом эту землю СОБРАТЬЯ
вдруг Америкой назовут.
Понапишут веселые книги:
кто повешен, а кто был убит...
Давят мыслей тяжелых вериги —
Америго Веспуччи не спит.
Дебоширит команда в подпитьи,
командора сажают на трон.
О своем тот гадает открытьи:
людям в кон это или не в кон?!
Ах, века, — кочевряжатся даты,
ржавь сгрызает уже якоря...
Этот мир — как горбун проклятый —
всех подмял... Значит, найден он ЗРЯ!
ЯРАНГА
Яранга, яранга, яранга —
восторг незакатного дня...
Яранга, яранга, яранга, —
и север дыхнул на меня!
Скучают в упряжке олени
и лают доверчиво псы…
Невольно встаю на колени
от этой шаманской красы!
А солнца веселого бубен
в венце благодатных лучей
поет не о том, что мы любим,
а что наших дум горячей!
Олень мой похож на мустанга,
он вьюгу не ставит и в грош!
Яранга, яранга, яранга,
я сам на шамана похож.
Костер разведу возле моря —
одену морскую броню!
Судьбину свою переспорю,
мечтанья свои обгоню!
Мне тундра подходит по рангу,
ценю я, как север живет…
Яранга, яранга, яранга, —
мой щит от дремучих невзгод!
НА РАСПЯТЬИ ДОРОГ
Вот возьму и напьюсь
до потери сознанья,
чтоб опять очутиться у жизни на дне...
Ожиданья! Как тягостны все ожиданья!..
Вот мелькнул силуэт незнакомки в окне...
Достаю фолиант незабвенного Блока,
он навечно прописан в душе у меня...
Но сметают РОССИЙСКОЕ
краски Востока:
...Я веду под уздцы удалого коня.
Рафинадно-красив он,
товарищ мой верный,
расступается джунглей сплошная стена.
Пробежала красотка испуганной серной,
где стоит на распятье дорог чайхана.
"Эй, смуглянка, куда ты?! Замри, Несмеяна!
Вон бродяга в чалме свой настроил кобуз!"
Выплывают уже из седого тумана
караваны, везущие сказочный груз:
здесь — янтарные бусы и платья из шелка,
и в агатах кинжал, и резной пистолет...
Безделушки, в которых не вижу я толка,
и которым названья у русича нет!
А проворная кыз мне твердит о браслетах
и про ичиги, где торжествует сафьян...
До чего же мне мило бунтарское лето, —
обойдусь без вина — я виденьями пьян!
Усмехается Блок, не поверивший сказке:
"Жди зимы!.. Дорисует картины мороз!"
Где же конь-быстролет?!
На понуром Савраске
Мне сосед из леска тянет хвороста воз…
ТРАКТАТЫ НА СЫРОМ ПЕСКЕ
Не зря судьба придумала колеса,
не зря телега едет без коня...
В саду уже созрели абрикосы,
подсолнухи толпятся у плетня.
Здесь — Азия, а я дышу Россией,
она качает тут и там права!
А звезды — хоть их день и ночь коси я, —
все сыплет новый век из рукава!
Они в зеркальной сини шустро вьются,
похожие на выводки щурят...
За речкой колокольчики смеются:
"Мол, тоже мне — нашелся азиат!
Припал к халве и уважает дыни
и даже у верблюдов он в чести!"
Коричневая грозная пустыня
зовет меня в Египет убрести:
там мудрый Нил —
как стержень древней веры —
трактаты пишет на сыром песке...
И пальмы, как треклятые галеры,
сдавили вопли рабские в руке.
А зной-надсмотрщик
грозно плетью крутит,
и на плечах вздуваются рубцы...
Мы в новом веке все рабы, по сути,
хоть и мечтаем выстроить дворцы!
Спят в пирамидах крепко фараоны,
а рядом — горы цацек золотых...
Как хорошо, что живы фантазеры
в краях, туманом диким повитых!..
Они-то знают, как вертеть колеса
и управлять телегой без коня...
Хожу по саду, в разлетайке, босый,
и счастье на загорбке у меня!
* * *
Со мною дружат крепкие слова,
а нежность прорывается лавиной.
Любимой говорю: мол, ты — права!
Она же слышит клекот ястребиный.
Мне очень мил взъерошенный Восток,
всех перевертышей противны "ахи-охи"...
С жестокосердыми я сам всегда жесток,
я — мамонт в нашей выцветшей эпохе!
Обсудить
на форуме.
|