ПЕСНЬ СОБАКЕВИЧА (Елена ПАВЛОВА)

ПЕСНЬ СОБАКЕВИЧА (Елена ПАВЛОВА)

ПЕСНЬ СОБАКЕВИЧА

Николай ПЕРЕЯСЛОВ. “Соловей с простуженным горлом”. — М., “Московский Парнас”, 2003.

Книга стихотворных текстов Николая Переяслова "Соловей с простуженным горлом" — не просто сборник стихотворений, и даже не просто избранное. Автор явил тут себя во всех представимых ипостасях — и как поэт начинающий, и как зрелый сочинитель; показал себя как традиционалист (и идейный, и формальный); продемонстрировал также, что не чужды ему и формалистические изыски. Кроме того, Переяслов оригинально прослоил свои тексты переводами с иностранных языков (украинского, арабского) и рифмованными обработками из древнерусских и средневековых сочинений. Одним словом, проделан огромный объём работы, как говорят спортивные комментаторы. Перед нами значительный труд и вклад…

Теперь впечатления и соображения на этот счёт.

Раньше всего — общее впечатление. Основательность, тяжеловесность. Угнетающе многостопные, с налезающими друг на друга слогами, строки. Слова как грубо обтёсанные камни; постройки, возведённые из этих камней, массивны, но кривобоки, с торчащими углами, и совершенно без окон. О том, что такое дыхательная пауза, о том, что она должна совпадать со смысловой (чтобы строчка из неких слов сделалась стихотворной строчкой), автор даже не подозревает. А рассказать ему про цезуру и про то, что она есть для русского стиха — обидится. Но уж стоят эти камнесловные сооружения на земле, несмотря на свою тяжесть и непривлекательность, твёрдо. Такие стихи, если говорить образно, мог бы писать проникнувшийся лирическим настроением Собакевич.

С этой утомительной основательностью повсеместно соседствует небрежность — даже на самом нижнем этаже стихотворного дела. Рифмы или раздражающе приблизительны ("чудесных" — "песню", "голосом" — "Господи", "выжить" — "услышим", "касаться" — "доказательств", "гирей" — "крылья") или смертельно банальны ("крови" — "любви").

Текст, слова, сочетания слов, их игра и переклички, их внутренняя жизнь и привычки Переяслову по большому счёту не важны и не интересны. Слова, как он, наверное, думает, предназначены для обслуживания его больших и важных мыслей. Но не приголубленные, оставленные без любовного присмотра слова начинают лениться и шалить. Например, двусмысленно звучит строчка "Мне рай в шалаше гарантируют радостью вымостить…". В известной поговорке рай в шалаше бывает с "милым". Не думаю, что Николай Переяслов в своём стихотворении намекает именно на однополое счастье. Тут важно, что эта двусмысленность не задумана автором. Неуважительно использованные слова отыгрались на авторе. Чаще же у Переяслова вместо двусмысленности, из-за бездумного смешения лексических пластов, получается просто толкучка смыслов, не рождающая ничего похожего на единый образ:

…И звуковой пуант

вернувшегося жаворонка влипнет

в пасхальный цвет небес, на ширь полей

взирая с высоты полёта песни.

Пуанты преимущественно направлены в пол, а не в небеса; у пуантов нет глаз (даже у "звуковых"), они не могут смотреть на "ширь полей". И что делать с этим кошмарным "влипнет", употреблённым по отношению то ли к жаворонку, то ли к звуку?

Или вот пример из стихотворения "Творчество", судя по названию, программного. Речь в нём об акте творчества, о приключениях авторской мысли.

…И весёлый попутчик раскинет

над нею (мыслью — Е.П.) Атлантом

однобортного неба дешёвый,

но верный пиджак.

Даже если бы Николай Переяслов происходил из потомственных портных, ему нельзя было бы простить эту суконную пошлость — "однобортное небо". Да и Атлант запомнился нам, наследникам греческой культуры, отнюдь не весельчаком, а довольно туповатым и подловатым дядькой. Опять какой-то винегрет из смыслов, с кровью вырванных из своего контекста. А уж для того, чтобы явить миру это чудо поэтической селекции — "дешёвый, но верный пиджак", надо было погрузиться в самые глубины ТВОРЧЕСТВА.

Особенно меня потрясло стихотворение, посвящённое "нашему всему", то есть Пушкину. Начинается оно так:

Арапчонок курчавый, ночами,

когда не до чтенья,

когда с чутких черёмух чешуйки летят наугад,

кто стучит мне в окно, слившись

с чёрной беззлобною (!!! — Е.П.) тенью —

только белые зубы

в печальной улыбке блестят.

Грамматика так прихотлива, что здесь невозможно выявить даже элементарные субъектно-объектные отношения. Кому, лирическому герою или курчавому арапчонку ночами "не до чтенья"? То ли парнишка-Пушкин плюнул на свои книжки и пошёл развеселить Николая Переяслова, то ли Николай Переяслов так начитался Пушкина и надышался черёмуховым духом, что ему мнится за окном юный гений, оскалившийся в жуткой гарлемской улыбке. Вообще-то, слишком это описание выбивается из привычного канона пушкинской иконографии. Ну, пусть уж, дальше мы увидим, что эти негритянские зубищи очень важны для автора.

Сюжет стихотворения есть оплакивание судьбы поэта в нашем Отечестве. "Подвалы Лубянки" и всё такое… "Но снуют вдоль дороги Дантесы" — автор ни в зуб ногой не чувствует дикого комизма этой строчки. В общем, всё понятно, поэтам в России живётся хреново. Тут Переяслов закругляет сюжет на себя:

И опять мне в окно — кто-то стукнет

и смотрит остудно (Как-как??? — Е.П.)

и, убрав черновик,

(основательный человек — Е.П.),

я шагну и замру на крыльце,

и во тьме различу чьи-то чистые

светлые судьбы,

словно белые зубы —

на Вечности чёрном лице…

Тут я начала креститься. Слишком для меня смеловато. И чересчур поэтично. Судьбы — это, стало быть, зубы. Причём зубы Пушкина. И где, прости Господи, они растут у Вечности-бедняжки? Почему не во рту?! Даже если допустить, что у Вечности есть голова.

И такого, поверьте, много. Даже, я бы сказала, многовато. Это вообще манера Николая Переяслова. И почти в каждом тексте она воспроизводится — где ярче, где бледнее.

Не стану больше углубляться в этом направлении, поговорю о более для меня интересном. О любви. Стихотворение "Зима в Переделкино" написано легче, прозрачней, чем большинство прочих. Лирический герой, в котором слишком определённо опознаётся опять-таки сам Николай Переяслов, гуляет по окрестностям Дома творчества с "Маринкою, поэтессой из Жигулей".

Снег подтаявший, хрипло охая

(как непохмелившийся бомж — Е.П.),

Проседает под каблуком…

"Ах, как глупо жить недотрогою!" —

будет думать она тайком.

Я даже содрогнулась — какое знание женской психологии, какое проникновение в глубины изменчивой и непоследовательной женской души! Даже самому Асадову — по плечу ли такое?! Должна разочаровать автора — ну не в таких мы, бабы, выражениях думаем в подобных случаях. Не в таких!

Особо хотелось бы сказать о сочинении, озаглавленном "СКВ. ТЕРН. — К ЗВ." (что означает известное — "Сквозь тернии — к звёздам") и снабжённом, надо понимать, ироническим подзаголовком "Кабалистическая соната", и о других текстах в том же, формалистическом роде. Тут тоже видна большая работа, и приложено довольно ума, но… Во-первых, слишком попахивает простым кроссвордом. Филологические способности свои Николай Переяслов использует механически. "Тяжёлая игра рассудка". А во-вторых, на этом поприще довольно умельцев, до которых нашему герою далековато. Его "кроссворды" помимо того, что мертвы, они ещё вдобавок безнадёжно вторичны. Рубинштейны и Приговы не один десяток лет упражняются подобным образом, и сами уж успели всем наскучить.

Что же, спросят меня, так ничего хорошего и нет в этой немаленькой книжке? Почему же, есть. Мне лично понравилось стихотворение "О слоне" из средневекового сборника рассказов о животных "Физиолог".

Слон и слониха любят горы:

наевшись там в иные дни

травы соблазна — мандрагоры —

совокупляются они.

Когда стихотворение сразу захватывает своей лёгкостью и живостью, даже не хочется придираться к мелочам…

Спят у деревьев, не ложатся.

Ну, а случись, что упадут —

тогда они кричат ужасно,

пока их братья не придут.

Ну, а чем там всё кончилось, прочитайте сами, если вас не отвратила моя сердитая рецензия.

Елена ПАВЛОВА

Обсудить на форуме.