Главная страница Текущий номер Архив Гостевая Форум Обратная связь

ТАК СКИФЫ МЫ?..

Владимир ЗЕЛЕНСКИЙ

ТАК СКИФЫ МЫ?..

Мир тебе, село Родовка!..

Вон Гармашев яр примыкает к околице села с южной стороны, по склону яра пролегает дорога к близлежащей железнодорожной станции - Желанная. Древняя Чумацкая криница прячется за высокими осокорями рядом с перекрестием двух дорог. Холодная балка - это восточная околица, Красная балка - западная. Пронизывает обе балки небольшая речка Сухой Торец и устремляется на север. По склонам балок растут огромные, очень старые дикие груши. Два древних колодца названы фамилиями родовцев, выкопавших их еще в бытность прадеда Виктора Александровича, - Чайкин колодец и Ярошев. Первый, что на южной околице села, у дороги, ведущей в степь, выкопал Чайка, творцом второго был Ярош.

Дом, в котором родился и жил до семнадцати лет Виктор Александрович, стоит на склоне Холодной балки. Вот он - на подворье, под грушевым деревом, лицо его повернуто к востоку.

Солнце только поднялось. Противоположный склон долины - в утренней туманной дымке. На горизонте смутно проглядывают очертания деревьев, отсюда они кажутся сплошной грядой. Чуть ниже Виктор Александрович замечает дымчатое, меняющее свои очертания пространство над полем, и опять - контуры деревьев - это обозначена улица на противоположном склоне долины над руслом мелководного Сухого Торца. Прямо перед ним открывается ближняя панорама: высокая акация, пирамидальные тополя и огород матери.

В левом углу - делянка подсолнечника, в правом - делянка кукурузы, еще здесь растут свекла, картофель, кабачки, огурцы, помидоры, тыква, фасоль, лук, чеснок, болгарский перец.

Стоит Виктор Александрович под грушевым деревом, которое посадил двенадцать лет назад в свой дальний отъезд ("в свет за очи", как говорила бабушка Прасковья) из родительского дома. Здесь же, у его ног, по обеим сторонам поросшей спорышей тропки мамины синие и розовые астры с повернутыми на восток, к солнцу, головками; и здесь же рядами густо растет календула.

Вчера у Виктора Александровича был трудный разговор с матерью.

- Может, ты останешься жить здесь? В Родовке... - Она не спрашивала его, а как бы продолжала мысленный и в последнее время нескончаемый монолог. - Ты же понимаешь... Отец слег... Он уже не помощник мне. Я теперь, можно сказать, одна. Как мне жить?..

Потом, видно, сгоряча, бросила ему упрек: уехал, мол, от родителей в дальний свет, оставил стариков, а что получил взамен? Жизнь не удалась... Женитьба одна, вторая...

Мария Никитична на некоторое время замолчала. Успокоится, может, подумал Виктор Александрович. Но - нет! Самое больное тронула. О дочери.

- Людмила вон твоя. Что с ней случилось...

Она знает о своей внучке многое. Однако - не все. Он, отец, о ней знает больше. От этого и страдает. Стиснул зубы, напряглись желваки на скулах. Этим сдержал себя от унизительных слов оправдания. Да и другое остановило: мог сорваться в гневе, как это нередко бывало при таких вот разговорах с матерью.

А слова Марии Никитичны падали тяжело, давили на душу:

- А с Валерией ты расписался? Или живешь так?..

Он промолчал.

На родительском подворье некуда спрятаться от материнского, с жалобной ноткой, голоса. И вот, вместо того, чтобы утешить, скрывается от нее. От порога, от калитки, через выгон, мимо кладбища с могилами сестры Настушки, брата Семена. А также деда, которого никогда не видел (тот умер в 1918 году, еще до появления внука на свет) - идет к Гармашеву яру. Здесь садится в траву, смотрит вокруг. Вот замечает, как на его ноги опустился жучок. Расположился на штанине доверчиво, не боясь, может, признал Виктора Александровича за сородича по Гармашеву яру. Поползав некоторое время, замер на верхушке брючной складки. Потом, видно, вспомнил о каких-то важных делах, требующих его участия, стряхнул с себя сонливость, повертел маленькой головкой с растопыренными усиками, затем, не взлетая, - похоже, экономил силы, - пошел по штанине вниз и скрылся в зарослях Гармашева яра.

Здесь, среди обитателей этого уголка, Виктор Александрович уже давно свой. Одни из них ползают, другие прыгают, третьи порхают, четвертые парят в поднебесье. Жаворонки... Говор ли, песня ли жаворонка опускается к земле, вливается в уши. С неба на Виктора Александровича льется робкий звук - так говорит, заявляет о себе ручей. Песня жаворонка над Гармашевым яром чистая, естественная. Правдивая. Как воздух, который здесь становится прохладным, когда за белую тучу спрячется солнце, и который теплеет, когда светило выедет из-за нее и обогреет склона яра. Эта песня сродни зеленой траве. Кустам дикой маслины, что темнеют среди окружающей зелени.

- Пр-р... цви-цви-цви... Пр-р... цви-цви-цви...

Материны жалобы настигают Виктора Александровича и здесь, в Гармашевом яре. Ее голос как бы вплетается в пение жаворонка:

- Был бы жив младший мой сын...

Да, из троих ее детей Виктор Александрович, старший, остался один.

Песня жаворонка, это успокаивающее журчание, не прерываясь, окружает его со всех сторон, кажется осязаемой материей небесного голубого свода. Музыка и эта сферическая голубизна над ним и Гармашевым яром, за родовской околицей.

Рыжий муравей, считая Виктора Александровича в доску своим, по-братски доверчиво лезет к нему в рукав. А он и не мешает ему, хотя чувствует, как тот копошится на его коже, вызывая легкий озноб. Виктор Александрович решил потерпеть, услужливо допуская муравья в глубину рукава. Сам же заслушался, всем своим естеством вплывает пение жаворонка. В небесах поясом ниже, уже более явственно, перебивая журчание, льющееся с высоких сфер, слышен голос другой птицы. Она явно просит:

- Пити-пити-пити...

И вслед за этим причитанием почти по-бытовому скандально в роще у Чумацкой криницы звучит перебранка двух сорок.

Прилетел в черных брюках и желтой жилетке добрый шмель. Сел Виктору Александровичу на плечо. Долго топтался, принюхивался. Наконец определил - свой. Еще какое-то время посидел, вроде бы даже задремал, окончательно доверившись. Но отдыхал недолго. Через минуту задвигался, поднялся, облетел вокруг головы Виктора Александровича, прогудел слова прощания. Звали дела...

А Виктор Александрович все удивлялся доносившемуся с высокого неба песенному журчанию. Оно лилось непрерывно. Господи, когда же жаворонок дышит? Когда он набирает воздух в свою грудку? Выходит, что его песнь в конце концов и его дыхание.. Мария Никитична вчера сказала:

- Вижу, отец очень слаб. Не жилец, наверное... Ты скоро уедешь, и останусь я одна. Был бы живой мой младшенький, Сеня, он бы вернулся в наш дом. Успокоил бы мать в старости...

В прошлом здесь, на этом пространстве, существовала Скифия. Не так давно эти места являлись южной окраиной большой страны,* в которой родился Виктор Александрович, в которой жил. Сейчас здесь независимое государство, куда он приезжает к своей матери и отцу. А живет теперь в другой стране, в России. В подмосковной Мещере.

В Гармашевом яре среди цветов и трав выделяется татарник. Будяк по-местному. Высокое растение в отрешенной гордыне как бы сознает свою колючесть. Их, будяков, здесь произрастает два вида: темно-зеленые с мелкими узорчатыми листьями, и более высокие, с листьями оттенка капусты, цветы яркие, красно-фиолетовые, в обрамлении игольчатого кольца. Не тронь ! Да и вряд ли у кого появится желание заводить с ними игры. Кроме пчел. Смело планируют они в центр цветочной округлой площадки. Пчел сменяет шмель, может, недавний знакомый Виктора Александровича, - черные брюки и желтая жилетка несменяемы.

У дороги, со стороны рощи, что тянется с левой стороны, репейники. Вымахали в рост небольшого дерева. Среди разнотравья виден куст, возвышающийся над остальными обитателями Гармашева яра: стебли длинные, стелются по земле, затем полукругом устремляются вверх, усеяны мелкими листьями, цветами и держатся кучно. Этакий зеленый, в цветах, мячик. К осени, уже без листьев, с созревшими мелкими семенами, он все так же сохраняет шаровидную форму. В пору сухих степных ветров, когда остальные травы или полегли, или вымерли, этот над степью горбится, принимает на себя тугой напор стихии. Его единственный корень долго упирается, но в конце концов сдается, обрывается. И затем свободная наземная шапка совершает кувырок - раз-два...Покатилось высохшее растение, унося свои семена в дальние просторы для засева. Перекати-поле...

"Может, и я, - думает Виктор Александрович, - ему подобен. Вырвался мой корень отсюда, из пределов Гармашева яра, и понесся - "в свет за очи", - как говорила бабушка Прасковья: Днепропетровск, Кривой Рог, Донецк, Горловка, Шатура, Кругосветное путешествие... Одна жена, вторая... Дочь от первой, сын - от второй.

Мать в сердцах так однажды и сказала:

- Перекати-поле...

- Ладно, - хоть как-то пытался оправдать себя Виктор Александрович.

Может, его характер начинался от степняков, кочевников, никогда не задерживающихся на одном месте и кочевавших на конях и повозках по просторам Дикого поля. Может, какой-нибудь предок из скифов передал ему со своей кровью этот тревожный, никогда не успокаивающийся трепет в груди, который всю жизнь не дает ему остановиться.

К матери Виктор Александрович приезжает дважды в год: в конце апреля и в конце августа. В первую поездку - посадка огорода, во вторую - сбор урожая.

Виктор Александрович почему-то вспомнил, как этой весной уезжал сюда из Подмосковья. Там земля была еще щедро укрыта снегом. Белое озеро под покровом снега - сплошь белое, и берега тоже. Только окаймляющий его хвойный лес указывал на границы. Когда утром, уже проехав Харьков, он смотрел из окна вагона скорого поезда "Москва-Донецк", то на степных просторах тоже увидел снег, и для этих мест немалый (весна, похоже, опаздывала и здесь), но куда слабее,, чем там, в России. И в нем такой чистый: на пахоте оставался только в бороздах, холмики же вспаханного с осени чернозема неровно темнели. Приехав в Родовку, Виктор Александрович уже и малых напластований снега не увидел.

У калитки доживал свой век морщинистый с выделяющимися древесными волокнами во всю длину, дубовый брус. Это была сохранившаяся часть ворот от подворья деда по материнской линии - Никиты Зиновьевича, Умер он по теперешним понятиям рано, в тридцать шесть лет, и покоится на родовском кладбище под двумя старыми акациями.

Сейчас Виктор Александрович помогает матери убрать урожай с огорода.

Вчера Мария Никитична сказала:

- Пора уже собирать подсолнухи... - немного подумала и уточнила. - Займись, Витя, завтра.

На следующий день, утром, она поднялась в шесть, вышла из хаты. Виктор тоже поднялся с постели, последовал за ней. Она уже стояла перед делянкой.

- Нет, рано еще, - глухо проговорила мама. - Пусть еще постоят...

А в душе вынашивала свой план: пусть сын задержится в Родовке. А там, наивно полагала она, останется и навсегда.

Он не ответил. Вернулся в дом, взял нож и с ним вернулся снова к делянке.

Левой рукой притянул к себе шляпу первого подсолнуха, как бы в раздумье ощупал шершавый ствол. Секунду-вторую помешкал, и - раз! Нож с некоторым сопротивлением прошел жилистую в это врем "шею" подсолнуха. Голова отделилась, на срезе Виктор Александрович ощутил под пальцами густой липкий сок. Не оглядываясь, так как чувствовал присутствие матери, ее печальный, направленный на него взгляд, за спину к тропе бросил наполовину черный, наполовину желтый кругляш. Потом второй, третий... Через некоторое время оглянулся: там выросла горка подсолнухов. Увидел, как Мария Никитична наклонилась, подняла отлетевшей далеко от тропы головку подсолнуха, тяжело опираясь одной рукой на колено, бросила к остальным.

Виктор Александрович задумался над словами матери: его жизнь не удалась. Да разве дело только в том, что он не остановился на первой женитьбе? Спрашивал и отвечал, мысленно искал успокаивающие ответы. Да, разошелся с Татьяной... Теперь у него Валерия. Не расписался еще. Да разве жизнь на этом только и замешана: удачно женился. Ведь и иное значимо. Ведет по дороге... Ему под ноги стелился Гармашев яр. Пели здешние жаворонки и соловьи. И не только здешние...

Собрал подсолнухи. Переносил в мешке во двор. Здесь качалкой выбил зерна, по-летнему тугие. Затем тяжелую ношу перетащил на чердак.

На следующий день Виктор Александрович уехал домой, в подмосковную Мещеру.

А спустя семь дней получил из Родовки телеграмму: "Отец умер. Приезжай. Мама."

Обсудить на форуме.

121069, Москва ул. Б.Никитская, 50-А/5, стр.1,    Тел. (095) 291-60-22 факс (095) 290-20-05,    literator@cityline.ru